Игорь Афанасьев - <a href="/cdn-cgi/l/email-protection" class="__cf_email__" data-cfemail="29796168677d66646965667f6c076a6664">[email&#160;protected]</a> (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

— Девушка, вы о чем это? — попытался все-таки соскочить с драматического тона разговора Фил и чмокнул Ларису в щеку.

— Я знаю! — вдруг схватила она его двумя руками за край стройотрядовской курточки. — Я знаю, тебя все равно уведут от меня! Я чувствую это! Но ты абсолютно свободен, ты должен всегда оставаться таким как сейчас, ты должен писать, и тебе никто и ничто не должно мешать!

В этот момент раздался звонок, и в квартиру ввалился Валерка, однокурсник Филиппа и полный его антипод. Он был значительно старше других студентов на курсе и пытался всегда выглядеть неким всезнающим отцом-настоятелем неразумных отпрысков. Парень он был неглупый, но какой-то вечно копающийся в себе, бесполетный, зажатый внутренне и внешне, с явной печатью судьбы брюзги-неудачника. Он часто боялся показаться смешным, и это всегда было смешно. Он тоже ехал на стройку и явился сообщить, что отправление поезда перенесли на час раньше.

Выяснилось, что времени у них осталось только выпить по бокалу вина и нестись на посадку, что они и проделали в суете сует. При Валерке особо было ни поговорить, ни попрощаться. Фил чмокнул Ларису в щеку и шепнул: — Выбрось все глупости из головы! Я напишу тебе руководящие тезисы! На вокзале, возле эшелона, толпились группки стройотрядовцев и носились вдоль вагонов комсомольские бонзы, которые не могли свести концы с концами и решить вопрос своевременной отправки поезда. Несколько раз раздавался вопль: «По вагонам!», но всякий раз поезд дергался и останавливался, так и не тронувшись с места. Все это время толпа дружно орала песни под гитары, втихаря заправлялась спиртным, хотя по уставу это было строго запрещено, и перманентно прощалась с провожающими. Мальчишки и девчонки были трудно отличимы друг от друга. Зеленая униформа нивелировала пол и возраст, за исключением редких по своим формам барышень, на которых и так все обращали повышенное внимание.

Наконец выяснилось, что какие-то автобусы не успевали подвезти каких-то бойцов из дальних районов. Начальник вокзала матерился, не стесняясь многосотенного окружения, и в конце концов перенес отправку спецэшелона еще на два часа.

Ничего не объясняя окружающим, Фил ткнул гитару и вещмешок Валерке в руки и рванул бегом в сторону остановки такси.

— Это бессмысленное мальчишество! — вякнул ему вслед старший товарищ, но Фил уже вычислил зеленый огонек свободной машины.

Он не успел прикоснуться к кнопке звонка, как двери распахнулись и Лариса, в длинной ночной сорочке, горячая, как натопленная дровами печка, повисла у него на шее.

— Ты должен был вернуться! Я знала это — ты забыл фотоаппарат!

Он не стал расспрашивать, откуда у нее столь точная информация, и рассказывать о безголовости организаторов. Он жадно ловил тепло ее тела. Они говорили друг другу какие-то слова, но слова в этот миг ничего не значили и не обозначали, странное ощущение полной глухоты и оторванности от всего остального мира не оставляло Фила, и только время от времени на его губы попадали соленые капли с ее ресниц.

Студенческий десант отправился в дальний путь только в шесть утра.

Измотанные ночными бдениями стройотрядовцы завалились по полкам, и могучий храп ритмично давил на барабанные перепонки бодрствующих индивидумов.

Филипп не мог сомкнуть глаз. Устроившись на краю нижней полки, он пощипывал струны гитары и тихо напевал свою очередную песенку:

Просыпаться бойцы стали уже на подъезде к Москве.

Здесь к украинскому эшелону прицепили дополнительные вагоны набитые оравой столичного разлива, и внутри состава пошел активный процесс брожения, смешивания, неожиданных энергетических взрывов и контактов, а также повышенное выделение адреналина и серотонина в заряженных молодостью организмах. Все эти реакции приводили к предсказуемым результатам: вокруг гитаристов быстро образовывались компании, в тесных купе крепчал дух полтавского самогона и московской колбасы, а руки мальчишек и девчонок непроизвольно находили друг друга под дружный стоглоточный вопль: "Наш адрес не дом и не улица, наш адрес — Советский Союз!..."

В общем гаме и шуме, в бесконечных рукопожатиях, знакомствах и тусовках отодвигались в дальние уголки памяти Филиппа вокзал, Киев, ночь. Он пытался остановить это движение, но поток новой информации захлестнул его и властно переносил его из времени прошлого во время настоящее.

"По просторам счастливой Родины к передовым рубежам битвы за Тюменскую нефть неслись строители светлого будущего "

(Газета "Правда")

Елену Николаевну провожали всем штабом, словно она была женой главкома всех родов войск. Капитан Дуб совсем извелся в комплиментах, и Филимон с трудом сдерживал смех, наблюдая за тем, как тот силился втянуть живот и выпятить грудь колесом. Филимон не задавал никаких вопросов, он понимал, что случилось нечто экстраординарное, о чем ему все равно будет сообщено.

Когда ему были вручены все открепительные документы, он не стал интересоваться причиной своего скоропалительного перевода в некую особую часть. Повинуясь властному жесту Елены Николаевны, он сел на преднее сидение автомобиля, а она заняла место шофера.

— Служи славно, артист! — погрозил ему кулаком капитан Дуб. — Держи марку родной части!

Последние слова капитана утонули в реве двигателя черного «Гранд- Чероки», и машина рванула с места, словно принимала участие в ралли «Париж — Даккар».

— Это что, дезертирство или похищение? — помахал рукой капитану Фил.

— Это сложный вопрос, — уклончиво ответила похитительница, — скорее — исчезновение.

— Я думал, что вы только в Москве решаете сложные вопросы, — попытался продолжить тему Филимон.

— Тот, кто может решать сложные вопросы в Москве, тот решит их где угодно! — сдержанно похвалила себя дама.

— Могу я спросить, куда мы так торопимся? — искоса взглянул на спидометр джипа Фил.

— Мы должны взять карту, книгу Розенкрейцеров, все ваши записи, и успеть до заката в Москву!

— Но это невозможно! — непроизвольно вырвалось у Филимона. Елена Николаевна вскинула брови на самую верхушку лба:

— Странно, у нас сложилось впечатление, что вы уже достаточно информированы, а вы употребляете слово "невозможно". Такого понятия для нас не существует, сколько раз вы уже сами убеждались в этом?

Филимон подумал про себя, что не попрощался по-человечески с Тарасом и лейтенантом, и что это плохо.

— Не думайте об этом, этих людей уже просто не существует, — словно услышав его мысли, произнесла вслух Елена Николаевна.

— Что вы имеете в виду? — настороженно взглянул на нее Филимон и отметил про себя, что машина несется по трассе, нарушая все правила движения.

— То, что вы и сами отлично знаете! — улыбнулась Елена Николаевна краем губ. — Вы никогда в жизни больше не встретите этих людей, и вас не должно волновать, что с ними случится и случится ли вообще.

— Послушайте, — невежливо перебил собеседницу Филимон, — мы как-то договорились с одним нашим общим знакомым не играться в нечистую силу! У меня уже нет сомнений в том, что вы обладаете неведомыми мне знаниями, но не пытайтесь меня убедить в том, что вам подвластны механизмы Судьбы! — запальчиво произнес он, и тут же осекся под острым взглядом Елены Николаевны.

— Неужели вас нужно убеждать в истине исключительно на грубых материальных примерах? — она резко вывернула руль, и машину слегка занесло на встречную полосу. — И почему вас вообще еще нужно в чем-то убеждать? Разве все происходящее с вами на протяжении этого года не достаточное подтверждение того, что от вас самого — ничего в этой жизни не зависит.

— Это не так, — осторожно возразил Фил, опасаясь резких движений собеседницы, — выбор остается за мной. Пусть неразумный, пусть эмоциональный, но это — мой выбор!

— Пустая фраза, штамп, — словно отрезала Елена Николаевна. — Хотите убедиться в этом?

— Хочу! — упорствовал Фил.

Она резко нажала на тормоз и классно развернула джип в обратном направлении:

— Вам не нравится, как я веду машину? Садитесь за руль и езжайте куда хотите! — она насмешливо взглянула на Фила и продолжила. — Но я знаю, что нас ожидает, а вы — нет.